Вспомните богача из притчи, который имел все
сокровища этого мира. Дай вам бог силы избрать благую часть, которая не
отымется от вас.
С этими словами он положил руку мне на голову. Он говорил
проникновенно, кротко; его взгляд при этом нисколько не походил на взгляд,
каким влюбленный смотрит на свою возлюбленную, - это был взор пастыря,
зовущего заблудшую овцу, или, вернее, взор ангела-хранителя, сберегающего
вверенную ему душу. У всякого одаренного человека, будь он человеком сильных
страстей, или фанатиком веры, или просто деспотом, - если только он искренен
в своих стремлениях, - бывают минуты такого подъема, когда он повелевает и
властвует. Я благоговела перед Сент-Джоном, и внезапный порыв этого чувства
неожиданно толкнул меня в ту пропасть, которой я так долго избегала. Я
почувствовала искушение прекратить борьбу, отдаться потоку его воли и в
волнах его жизни потерять свою. Сейчас он добивался меня с такой же
настойчивостью, как в свое время - правда, совсем с иными чувствами - меня
добивался другой. И тогда и теперь я была словно одержимая. Уступить в тот
раз - значило пойти против велений совести. Уступить сейчас - значило пойти
против велений разума. Теперь, когда бурные переживания той поры проходят
предо мной сквозь успокаивающую призму времени, я это вижу ясно, но в ту
минуту я не сознавала своего безумия.
Я стояла неподвижно, точно зачарованная властным прикосновением
Сент-Джона. Мои отказы были забыты, страх преодолен, борьба прекращена.
Невозможное - то есть мой брак с Сент-Джоном - рисовалось мне почти
возможным. Все изменилось в одно мгновение. Религия звала, ангелы простирали
ко мне объятия, бог повелевал, жизнь свивалась передо мной, как свиток,
врата смерти распахивались, открывая вечность; мне казалось, что ради
спасения и вечного блаженства там можно не задумываясь все принести в жертву
здесь. Сумрачная комната была полна видений.
- Может быть, вы теперь решитесь? - спросил миссионер. Он спросил очень
мягко и так же мягко привлек меня к себе.